Белорусский программист — о карьере и протестах на родине: «Я сказал, что не буду принимать экзамен у студентов из семей прокуроров, силовиков, судей. Они били людей»
Евгений Клименков — инженер-программист из Минска. После президентских выборов, за которыми последовали мирные протесты и волна террора со стороны белорусских властей, он переехал в Украину. Дома он работал в различных IT-компаниях и преподавал в университете, а также в аспирантуре занимался исследованиями в области операционных систем. В процессе научно-исследовательской деятельности у него появилась идея создания платформы для автоматического высокочастотного трейдинга следующего поколения. Между тем он успел поучиться за границей и поработать в США в Google.
Евгений принимал участие в протестах в Беларуси, из-за чего и покинул страну. Для DOU он рассказал о сути своей идеи, попытке ее воплотить и о впечатлениях от пребывания в Украине.
Аспирантура в Беларуси. «Темой, которую я выбрал, никто не занимается»
До 2011 года я учился в Белорусском государственном университете информатики и радиоэлектроники, на кафедре ПОИТ. Ближе к
Уже на пятом курсе у меня наметился выраженный интерес к науке, специализация моей магистратуры — операционные системы. Еще тогда наука для меня стала чем-то вроде призвания и тем, к чему я возвращаюсь постоянно. В какие-то моменты она приносила много боли, иногда — ни с чем не сравнимое удовольствие.
Поступил в аспирантуру — и там возникли трудности. Темой, которую выбрал (архитектура и реализация операционных систем), никто не занимается. Хотя в советское время Минск был одним из ведущих центров по ней в Союзе, наравне с Москвой и Киевом. В Минске, в Научно-исследовательском институте ЭВМ, занимались адаптацией и разработкой операционных систем компьютеров советской серии ЕС ЭВМ, выпускавшихся с 1971 года до середины
Мои научные интересы лежат на пересечении архитектур микро- и многоядерных операционных систем. На мой взгляд, они являются наиболее перспективными, потому что хорошо ложатся на архитектуру многоядерных процессоров. Дают качественные преимущества, которых невозможно добиться на традиционных ОС. К тому же концепция микроядра имеет ряд преимуществ.
Тема диссертации — новая модель управления памятью для микроядер второго поколения. У меня есть и другие наработки, связанные с архитектурой многоядерных и микроядерных ОС, с которыми в перспективе можно идти на докторскую.
Если моя гипотеза верна (а она пока подтверждается в рамках моих экспериментов), то микроядра могут работать намного эффективнее, если изменить их структуру и применить еще один, новый принцип проектирования. В итоге мы получим то, что сможет претендовать на звание микроядра третьего поколения.
Но тогда, в аспирантуре, я был вынужден работать в одиночестве. Обсудить работу и текущие проблемы, посоветоваться и подискутировать было не с кем. Мой научный руководитель хоть и оказывал мне существенную поддержку, но занимался исследованиями в совершенно другой области. В какой-то момент я фактически начал разговаривать сам с собой. Это вынудило меня искать исследовательскую группу, к которой можно было бы присоединиться.
Я искал сообщество единомышленников, и в конце концов получил предложение перейти в магистратуру при исследовательской группе в Швейцарской высшей технической школе Цюриха (Eidgenössische Technische Hochschule Zürich). А также стипендию для учебы. Как выяснилось впоследствии, ее там дают редко.
За три месяца до завершения аспирантуры в Беларуси я решил принять предложение ETHZ и бросил ее. Изначально хотел попасть в аспирантуру в Швейцарии, но меня туда не взяли. Правда, в белорусском университете документы оформили так, что если бы я вернулся, то мне не нужно было бы восстанавливаться в аспирантуру, а можно было бы сразу выходить на защиту. Забегая вперед, скажу, что я воспользовался этой возможностью.
Обучение в Швейцарии. «Учеба проходит под лозунгом „все против всех“»
Обучение в Швейцарии мне не зашло, ничего нового я не почерпнул. Оказалось, что это шаг назад. Только за границей я осознал ценность своего окружения и то, сколько всего, несмотря на некоторую зарегулированность и бюрократию, мне дал мой университет.
В Швейцарии, разумеется, великолепное материальное и кадровое обеспечение, но в самом подходе к образованию увидел много недостатков. Первый из них касается преподавателей. Между ними и студентами ощущался барьер, как в школе. Да, в Минске педагоги не были именитыми учеными и собственно наука была практически мертва (государству она была не интересна, бизнес университеты интересуют исключительно как поставщик людей, квалифицированных ровно настолько, чтобы их можно было начать продавать заказчикам), зато были открытыми для студентов. У нас было много преподавателей, которым было не все равно.
Многие из них являлись действительно крутыми специалистами, работающими в компаниях и получающими хорошие зарплаты. Но, несмотря на это, они продолжали ходить в университет и заниматься со студентами. Можно было прийти практически к любому профессору, чтобы посоветоваться. Например, если пишешь какую-то программу и у тебя что-то не сходится, преподаватель готов потратить свое время, чтобы помочь, если видит, что студенту это действительно интересно.
В Швейцарии более конкурентная среда, что приводит к тому, что все студенты больше сами по себе, не принято обмениваться знаниями и опытом, делиться идеями. Учеба проходит под лозунгом «все против всех».
Возможно, это связано с особенностями тамошней оценки знаний: по рейтинговой системе определяется топ студентов (например, топ 10% с потока), что, на мой взгляд, является нерелевантным критерием, ведь если поток слабый, то и студенты, входящие в топ 10%, могут быть слабее, чем те, кто входит в топ 50% на сильном потоке. В итоге учащиеся между собой общаются только на нейтральные, не относящиеся к учебе темы.
99% общения сводится к так называемым small talks: разговоры идут в основном о рафинированно-нейтральных будничных вещах, таких как еда, путешествия, погода. Мне не хватало сообщества. Также учеба положила конец собственно научно-исследовательской работе. Нагрузка при обучении была большая, но в то же время было неочевидно, какой профит получаешь в итоге, зачастую в процессе отсутствует осмысленность. Непонятно, какую цель мы преследуем, какую задачу пытаемся решить.
Это выглядело особенно пугающе, учитывая, что это была инженерная специальность. Часто возникала известная аналогия с нашей армией, живущей по принципу «круглое несем, а квадратное катим». В какой-то момент я не выдержал, решил не заканчивать обучение и отчислился. Было острое чувство, что к тому моменту, как получу диплом, мне будет уже все равно и на весь Computer Science, и на все программирование.
Работа в США. «Цель, к которой стремлюсь, — это работа на стыке академии, чистой науки и бизнеса»
Так получилось, что со мной сразу связались представители EPAM и предложили поехать в США поработать в Google. Как независимый контрактор я оставался сотрудником EPAM, но работал в главном офисе Google в команде аналитики. Через полтора года решил вернуться домой, поскольку, во-первых, возник вопрос с визой, а во-вторых, понял, что созрел к тому, что хочу защититься.
Все это время я продолжал наработки, но планировал вернуться к академической среде: писать научные публикации, завязать больше контактов с профессорами и тому подобное. Научные знания могли бы мне пригодиться, если бы снова захотел вернуться в США — там учитывают степени, их наличие открывает двери.
Еще на старте деятельности я думал о том, чтобы быть не просто программистом, а именно тем, который исследует операционные системы. И что мне бы хотелось быть связанным с разработкой технологий, а не амортизацией бизнес-процессов. Я вернулся домой в 2017 году с определёнными сбережениями, чтобы иметь возможность заняться наукой. Я понял, что не хочу менять всю жизнь на деньги. На крайний случай я всегда мог вернуться на работу в компанию, но решил попробовать прийти к своей цели.
Работать в компании мне уже точно не хотелось. В Беларуси, как и сейчас в Украине, это разработка не столько технологий, сколько программ: не решение какой-то проблемы, а автоматизация уже существующих решений. Проблема решается за границей, а ее кодирование сбрасывается сюда.
Поскольку у меня есть опыт работы в компаниях, вижу и недостатки в академической среде: ученые занимались всю жизнь разработками и никогда не работали в бизнесе. Но есть и хорошие прикладные исследования, они прокладывают линию, по которой идет бизнес. В решениях Linux, Microsoft, Intel можно увидеть корни исследований. Например, Intel выпускает новые процессоры с новой маркетинговой технологией гипертрейдинга.
Еще лет десять назад выходили статьи на эту тему ученых из Стэнфорда, с опорой на их инновации все идет в осязаемые решения. Такие высокотехнологичные компании, как Google, Microsoft, Facebook, вкладывают много денег в научно-исследовательские работы и на выходе получают сверхприбыль.
Я хотел занять эту нишу, совмещать оба аспекта. Изначально уезжал для этого в Швейцарию учиться, а потом работать в США, потому что думал, что это поможет заниматься более интересной для меня работой, которая касается операционных систем. Но по опыту знаю, что больше всего мне нравится жить в Беларуси, хотел побыть там хотя бы на время защиты.
Везде есть плюсы и минусы. Из недостатков, которые я видел в бизнесе, — это несклонность инвестировать деньги в далеко идущие попытки исследований, потому что это несет большие риски. В этом плане он сковывает свободу. Но есть академия, которая дает свободу, она направлена на то, чтобы искать какие-то далеко идущие решения, но в то же время может быть оторвана от реальности, потому что ученые обычно не работают в бизнесе и могут не понимать особенности практического применения. Мне бы хотелось быть на стыке: с одной стороны, смотреть за горизонт, с другой — приводить решения в реальную жизнь.
Возвращение в Беларусь. «Я понял, какое решение и для какой проблемы можно реализовать, применив результаты моих исследований»
В Минске все пошло хорошо: написал много научных материалов, даже перевыполнил план, который сам себе поставил. Начал читать лекции по операционным системам в Государственном университете информатики и радиоэлектроники. Из теоретических наработок нарисовалась идея бизнеса.
Я ездил по конференциям с выступлениями, получил по ним много отзывов. В частности, в прошлом году мне дали награду на конференции Tools в Иннополисе за выдающуюся статью. При этом получил признание от местных ученых, с моими работами ознакомился и одобрительно отозвался о них автор классического учебника по операционным системам, профессор университета Дрездена.
Позже я встретился с идеологом стартапа из США, который занимается разработкой бортовых систем для беспилотных автомобилей. На меня вышли по моим работам, предложили переехать в Штаты, СТО стартапа оказался известным ученым в моей области. Побеседовали, он тоже одобрил мои усилия.
Получилось, что в прошлом году я получил признание от четырех ученых. Тогда созрел к тому, что могу идти на защиту. Но, когда вернулся в свой университет, понял, что этого никому не надо: никто не занимался темой плюс чувствовалась общая апатия.
Поскольку я решил защититься, после Нового года (2020) уехал в Москву, где есть Институт системного программирования РАН — главная организация по теме операционных систем на постсоветском пространстве. Встретился там с директором, собрали ученый совет, где меня заслушали, и сказали, что у них возможна защита.
Начали готовиться, я ездил в Москву пересдавать определенные предметы, как было оговорено правилами Академии наук. Но опять же защита подвисла, поскольку началась пандемия коронавируса и закрылись границы. Я вернулся в Минск и там окончательно решил, что делать дальше. В конце прошлого года я познакомился с комьюнити С/C++ разработчиков CoreHard в Минске. Меня пригласили посетить их конференцию (спасибо за это Антону Наумовичу и Александру Василенко, было действительно интересно).
Один из спикеров рассказывал о том, как сильно извращаются С++ разработчики в FinTech, чтобы получить вожделенное быстродействие, которое при биржевых торгах конвертируется в реальные деньги. Этот доклад послужил отправной точкой, и у меня в голове быстро сложился пазл. Я понял, какое решение и для какой проблемы можно реализовать, применив результаты моих исследований. И знал, кому это нужно.
Речь идет о создании платформы для автоматического высокочастотного трейдинга, где важна скорость. Такое решение будет интересным прежде всего хедж-фондам, занимающимся оборотом огромных капиталов на мировых биржах с целью их увеличения.
С точки зрения эффективности биржевых торгов есть два аспекта:
1) Интеллектуальность решений. Чем точнее и долгосрочнее вы можете предсказать поведение рынка, тем больше сливок можно с него снять. Именно для этих целей обычно работают команды аналитиков, которые, проводя глубокий и всесторонний анализ, пытаются понять, как работает экономика, отследить взаимосвязи, выявить тенденции, спрогнозировать изменение стоимости активов в долгосрочной перспективе. Автоматизировать такой анализ проблематично. Нужны знания экономики, технологии производств, психологии, политики и так далее.
2) Быстрота принятия решений, когда акцент идет не на сложность и его продуманность, а на скорость реакции на изменения на рынке. Так возникло новое направление в торгах — автоматический трейдинг, в котором торги ведет компьютер на недоступных человеку скоростях. Данное направление превратилось в специальную инженерную олимпиаду: кто быстрее, тот богаче.
Мое решение позволит выжать из «железа» максимум возможной скорости. Оно способно снять практически все накладные расходы, которые могут дать операционные системы и компьютер в целом. В этой сфере война идет даже не за микро-, а за наносекунды. Чтобы оценить стоимость времени в торгах, можно прочитать статью на «Хабре», где приводится множество интересных примеров.
Также стоит отметить тот факт, что компьютеры основных трейдеров размещаются в самом здании биржи, чтобы минимизировать длину кабелей от них к серверу. Но при этом биржа выдает всем трейдерам кабели строго равной длины и обязывает их использовать, вне зависимости от физического местоположения их компьютера в дата-центре, так как сокращение длины кабеля на пару метров уже может дать несправедливое конкурентное преимущество. Если к моей платформе добавить соответствующий подбор «железа», то можно будет получить существенное конкурентное преимущество над другими трейдерами.
Но самого замысла недостаточно для презентации крупным компаниям, я решил оформить эту идею подробнее, запатентовать ее, сделать заявку и уже с этим идти к потенциальным клиентам.
Анализируя свой опыт жизни за границей, знал, что в Беларуси для меня комфортнее, поэтому здесь и начал прощупывать почву. Кроме того, даже не зная деталей, понимал, что патентование дома в разы дешевле. Первым моим заданием дома было найти людей, у которых есть подобный опыт. И это был самый большой вызов, потому что мне нужен был специалист, который бы получил патент в США и мог бы поделиться своим опытом, а это очень нетривиальная задача в Беларуси, несмотря на всю ее репутацию Кремниевой долины Восточной Европы.
Так несколько месяцев я ходил по всем возможным инстанциям, в результате чего через университет меня вывели на другой университет, который вывел на патентного адвоката в Минске. Мы познакомились, это был адвокат с инженерным образованием, он посмотрел по своим критериям и сказал, что все подходит. Подписали с ним соглашение о неразглашении.
Я ему рассказал детали того, что хочу сделать, он согласился с мнением оформлять патент в Беларуси, поскольку это стоит примерно 2000 долларов, когда в США — от 20 до 50 000 долларов. С оформленным пакетом есть приоритет — никто другой не может подаваться с такой же идеей. Мы понемногу работали, но после выборов все резко затормозило. Хорошо, что не успели дойти до стадии открытия патента, иначе из-за ситуации после выборов все бы снова зависло.
Протесты в Беларуси. «Я сказал, что не буду принимать экзамен у студентов из семей прокуроров, силовиков, судей»
По политическим причинам я ушел из университета, устроив перед этим определенный демарш. Было вот как. Первые признаки того, что что-то идет не так, были задолго до выборов, когда стали сажать оппозиционных кандидатов в президенты. Народ вышел на улицы, появились «тихари», гопота с полномочиями полицейских, и стали прессовать людей (тихарями в Беларуси называют сотрудников полиции, которые в гражданской одежде приходят на митинги, чтобы провоцировать конфликты — авт.). Как-то раз я возвращался после экзамена домой и наткнулся на группу таких мужчин — словно вернулся в
Накануне следующего экзамена сказал, что не буду принимать его у студентов из семей прокуроров, силовиков, судей. Поднялся шум. Понимал, что меня, скорее всего, попросят уйти, но не мог по-другому, потому что они били людей.
Контракт подходил к концу, с деканом пришли к общему согласию прекратить его, я тоже уже не хотел так работать. Это был июнь, а в июле у меня закончился договор. В августе люди начали выходить на протесты после объявления результатов выборов. Я тоже приобщился, меня поражал уровень беспорядка, который нарастал. Впервые попал на протест совершенно случайно: решили с другом пойти посмотреть, что там происходит на его избирательном участке. Там людей
И тут приезжают автозаки, выгружается ОМОН и эвакуирует комиссию со всеми бумагами, со всем. Это выглядело дико и возмутительно. Поехал к стеле, там люди собирались. Опять выезжает автозак, ОМОН бросается в толпу и без разговоров начинает бить. Оборачиваюсь назад, а там фактически студенты. Шла молодежь, девушки. И в противовес стоят амбалы по два метра в формах, латах. Понимаю: будут бить. Это все уже было за гранью.
10 августа я уже был на Пушкинской, видел первых жертв. Когда убили Александра Тарайковского, я был в
Только открывается дверь автозака — из него начинают стрелять. Рядом взрываются гранаты, свистят пули, все очень шумно, поле боя, возле меня проносят окровавленного человека. Стреляли без разговоров, это насилие ради насилия. Забирали в автозаки даже случайных прохожих, совершенно непричастных к протестам, били их дубинками. Это атмосфера реальной войны.
Поскольку ранее я уже заявлял о своей позиции, знал, что рано или поздно за мной придут. Но делать вид, будто ничего не происходит, не мог. Однажды позвонил другу, спросил, можно ли ему принести компьютер, на котором мои наработки, диссертация, статьи. Оказалось, что он уже во Львове. Я еще колебался, что делать: ехать в Польшу или в Украину. До сих пор думаю о том, поступил ли правильно. С одной стороны, чувствую ответственность за то, что происходит в Минске. С другой — не знаю, что мог бы сделать. В конце августа я приехал во Львов, где провел несколько дней, пообщался с другом. С начала сентября перебрались с девушкой в Киев.
Переезд в Киев. «Планирую остаться в Украине, но пока не нашел пути для этого»
Все мои планы и расчеты на патент в Беларуси сорвались. После переезда дал себе немного времени, чтобы эмоционально остыть, ведь сердцем еще был там. Теперь пытаюсь понять, насколько реально внедрить мою идею в Украине. Гипотетически это возможно, поскольку международное патентное законодательство работает одинаково и по цене примерно так же. Есть смысл продолжать, уже нашел адвокатов (вышел на них через белорусскую контору). Обсуждаем с ними нюансы, они занимаются юридической защитой бизнеса.
Также интересно узнать больше о ведении бизнеса. Сейчас по крупицам собираю информацию: из телеграмм-сообществ белорусских айтишников, от адвокатов, которые помогают и с вопросами патента, и с нюансами пребывания здесь, с новостей. В один клубок спутываются много вопросов, связанных прежде всего с бюрократией, шаткостью моего пребывания здесь, которое ограничивается определенным количеством дней. Не знаю, могу ли рассчитывать на оформление вида на жительство в Украине, если не буду штатным работником компании, а буду думать о своем бизнесе.
Обратился в Миграционную службу в конце сентября, где мне сказали, что для того, чтобы иметь возможность остаться в стране дольше, я должен принести трудовую книжку и трудовой договор, а последнего у меня нет. Имею с собой трудовую книжку, диплом университета, рабочие контракты из Штатов, выписки из предыдущих мест работы с указанием зарплаты — то есть то, что может подтвердить мой профессионализм. Не знаю, достаточно ли этого, чтобы оставаться в Украине в нынешнем статусе. Не хотел бы устраиваться на работу программистом просто для того, чтобы иметь возможность постоянного места жительства. Пока живу на сбережения, которые были со времен работы в США.
Слежу за новостями, нравится анонсирована идея «Дія. City», но опять же непонятно, когда и как все заработает. Не хватает какого-то специального органа, места, куда бы можно было обратиться людям, как я, со своими вопросами и получить консультации. Единственную ощутимую поддержку в этом плане я нашел в организации EASE (European Association of Software Engineering), которая заинтересована в поддержке релокации белорусских айтишников в Украину и развитии местного рынка (хотелось бы сказать отдельное спасибо Анатолию Клепачу). Они познакомили меня с одной компанией, работник которой рассказал об их бизнесе и немного ввел в здешние академические круги.
Имел несколько встреч в КПИ, Киево-Могилянской академии, где речь шла о преподавании. Нравится такой вариант, преподавание — моя отдушина. Но в КПИ ничего не выгорело, в Могилянке интерес есть, но все возможно только со следующего года, поскольку сейчас идет научный процесс по обусловленной программе.
Украина мне нравится как страна для жизни, по сравнению со странами Европы, где я был, здесь лучшая среда и круг общения, все более прогнозируемое для меня. Похожая архитектура, стиль жизни людей, взаимоотношений между ними. С точки зрения эффективности вложений, стоимости жизни тоже удобнее находиться здесь, нет большого капитала для старта в США.
Хочу развиваться как инженер и ученый, классический этап с питчингом перед инвесторами меня мало интересует. Моя цель — коммерциализировать техническое решение, которое может быть полезным хедж-фондам.
Планирую остаться в Украине, но пока не нашел пути для этого. Хотелось бы в будущем иметь команду на базе какого-то предприятия или университета, чтобы объединить бизнес, науку и образование. Также есть предложение по переезду в Швейцарию, и здесь для меня дилемма: я лишаюсь той авантюры и свободы, которую предполагал бы свой бизнес. Но за эти полгода потрачено много энергии: и из-за того, что дома происходило, и из-за неопределенности.
Хочется определенности. Сейчас веду переговоры на два фронта: пытаюсь понять, насколько имеет смысл оставаться, какие перспективы. Или стоит поехать в простой и понятный мир, где есть работа программистом в компании, прикрытие. В Украине могу находиться до 31 декабря, есть способ оформить ПМЖ как волонтеру.
В Беларусь возвращаться не могу — там меня посадят. В университете все тоже становится хуже: есть информация, что садят и преподавателей, и студентов. Администрация пытается давить на преподавателей. Есть ненулевая вероятность, что вуз просто развалится.
